Король Дал Арайде был редкостным
мудаком идиотом, но все же заслуживает хорошей тризны
мимо, не о том
поправил[Или вот еще. История, как многие прочие, с тропинкой, с хлебными крошками. Выходит к опушке девочка, видит домик - продрогшая, озябшая, падает с ног, заходит в дом.
Зайдешь же? В стенах-то проще и ветер сносить, и дождь, и в печке чего найдешь поесть (хоть сапог сгрызешь!). Зайдешь?
И ты умираешь.
А может быть, не так. Девочка не пойдет в дом, девочка спрячется за кустом и будет следить, сжимая кулак ртом, до самой темноты. Увидит, как после заката из тьмы с дальней от хижины стороны потянется, медленный, словно сны, мертвенно-красный факел. И чудище, шерстое, облое, зло втиснется в хижину, как в камзол.
Девочка бросится со всех ног в слепые объятия ночи.
Ведь не пойдешь? Не полезешь в дом? Здравый страх скажет – беги!
Бегом, тапки роняя, помчишься прочь, не разбирая, где день, где ночь, где твоя тропка, где топь, где сушь.
И ты умираешь.
Но пусть девочка дойдет до реки, где черные воды текут, глубоки, где лунной дороги широкая скатерть пролилась. И хищник не прыгнет, и видно, как днем. Вот Заяц и Ложка под Южным крестом, а значит, до дома немного, налево – и вниз.
И ты улыбаешься: все позади. Негромко ступая, идешь вдоль реки, и слушаешь кваканье, плеск (караси?).
И ты умираешь.
Девочка выйдет к людям, в деревню, где родилась, и ты ей бежишь навстречу, ты так ее ждала, вы ее всюду искали, чью-то сестру и дочь, выплакали глаза, вглядываясь в эту ночь; лают собаки, козы напугано блеют, факелы горят, люди бегут к той девочке, крики (ну слава!), слезы радости, вот она! вот она!
И ты умираешь
а вот