графомань укуреннаяПлыл под звездами густым хвостом хвойный дым, поднимаясь от костра из круга слепых и слышащих. Ровный и глухой стук барабана, подобный стуку сердца, отбивал ритм тока этого дыма.
Ватаваа-ха предводительствовала их неподвижному танцу, и хотя этой ночью ее стоп не коснется лезвие дыма, она правила танцем, и никто не смел сомневаться в ее власти. Как и все жрицы, Ватаваа-ха держала глаза закрытыми, но только она сейчас видела. Единственный мужчина в кругу, Иней, в разрисованной и украшенной шкуре тигра, опущенной спереди до самого подбородка, лепил ладонями ритм, обняв большой барабан ногами тощими, как ноги жеребенка. Открыты или закрыты его глаза, не имело значения: он в любом случае видел темноту.
Первая слепая слышащая поднялась с места. Иней стучал не громче и не тише, но изменилась ночь. Ватаваа-ха одобрительно дернула бровями у самой переносицы. Не открывая глаз (уже не нуждаясь в зрении), девушка начала притоптывать босыми ногами по гладкой пыльной породе, следуя ритму барабана, шагала вперед и назад, пока все ее тело не отдалось ритму. И тогда она легко подпрыгнула и продолжила танец по плотной струйке дыма. В голове ее звездный свет выстроился в видения, лицо девушки прояснилось.
Иней бил ладонями натянутую кожу.
Следующая девушка вышла в круг. Одна за одной, легкие, словно детские сны, словно первые снежинки в морозный вечер, они поднимались на тропу дыма и танцевали по ней, повинуясь и повелевая ночи. Только Ватаваа-ха и Иней оставались на земле.
За час до рассвета еловые ветви в костре прогорали до угля, дым истончался, юные жрицы спрыгивали в круг и садились на свои места. Иней обессилено складывал руки под шкурой. Они слушали тишину. Они гасли и ждали явления зари.
Иней не ждал возраста взросления, когда он сможет возвести собственный шатер, ввести туда женщину, и передать барабан следующему. Но от этих обрядов он не испытывал никакого удовольствия. Ватаваа-ха не являлась вождем, но власть ее здесь была абсолютна. Она правила, как не могла править днем, и это глубоко оскорбляло Инея. Женщина не создана для власти, она лишь может поднести красный напиток.
Сам не замечая того, он начал постигать искусство, не знакомое племени.
Все погодки Инея давно поставили свои шатры, давно взяли об руку девушек, что недавно плясали над костром, давно вырезали сыновьям первый лук и первые стрелы, а он слушал и слушал, из ритма ночи узнавая свой собственный танец. Смутное неудовольствие крепло и стало стальной, как меч, целью: Ватаваа-ха не должна править.
Снежинки времени опустились на черные волосы жрицы.
Днем Ватаваа-ха мало чем отличалась от обычных женщин: она толкла в горшке масло из козьего молока, когда Иней подошел к ней и сказал:
- Сегодня ночью ты должна танцевать, мать Ватаваа.
- Я не танцую, кроме как в ночь Равноденствия, Иней. И ты это знаешь.
- Но _сегодня_ ночью ты будешь танцевать. И я буду танцевать с тобой.
Ватаваа-ха подняла лицо. Глаза ее были прозрачны, как воздух пасмурным утром.
- Я буду танцевать с тобой, Иней. Но после ты никогда не войдешь в круг.
Иней кивнул и оставил жрицу до вечера.
В эту ночь положили в костер веток кедра и пихты, веток большой сосны, что росла на границе владений племени, и веток юных елочек из Нового Леса. В эту ночь барабан молчал, обернутый разукрашенной тигровой шкурой, а круг был пуст, но костер помнил ритм. Иней и Ватаваа-ха сели друг напротив друга по разные стороны от костра.
Когда дым выел дорогу в ночном воздухе, мать Ватаваа поднялась и легонько ступила босой ногой на камень. Шаг вперед, два шага назад, она неспешно, словно бы в задумчивости, закружилась, не спеша подняться на дым. Иней поднялся на пятки. Он шагал увереннее и четче, его шаги были шагами воина, отмечающего границы, шагами хищника, загоняющего добычу. Они коснулись дыма одновременно.
Иней выбросил вперед кулак, но Ватаваа-ха отклонилась назад – не потому, что видела, но потому, что так позвал ритм. Иней ударил ногой, широко, по дуге, поднимая пятку высоко над головой, и мать Ватаваа снова неуловимо ушла от его удара. Так шли они, вместе с дымом поднимаясь к луне.
Вверх. Иней прыгнул, Ватаваа-ха скользнула, изгибаясь в спине, и косы ее коснулись лодыжек. Лунный свет переплелся с серым дымом.
Ватаваа-ха и Иней одновременно открыли глаза. Они находились на самой вершине.
- Я станцевала с тобой, Иней, сын матери Ульбад. Вот – Луна, это ее именем правлю я, как правила твоя мать, и до нее – матери ночи и сновидений. Наши мужчины не захотят выучить танец, который открылся тебе. Уходи туда, где тебя услышат.
Дым оседал, Ватаваа-ха опускалась вниз. Иней поднял голову, огляделся, впился взглядом в лицо жрицы.
- Я увижу тебя во сне, мать Ватаваа?
- Я пролью для тебя молоко, Иней. Когда ты умрешь, по его следу ты сможешь вернуться назад.
Иней наклонил голову. Потом собрался, напрягая тело, как пружину, и прыгнул, в луну как в отверстие погреба.
@темы:
тушью по рисовой бумаге,
сказко