Рацио - это скучно. Настоящий ирландский герой первым делом побеждает логику
еще о Новом Орлеане
не все по делу, но интересные места есть
читать дальшеВокруг впадения Миссисипи в Мексиканский залив сложился район уникальной яркости. Занимая сравнительно небольшую площадь, он резко выделяется на фоне остальных южных районов своей природой и, главное, культурой.
Низовья Миссисипи на первый взгляд кажутся поистине гиблым местом. По сути дела это сплошные болота, рассеченные десятками рукавов и проток миссисипской дельты, плоские, жаркие и душные. Многие участки лежат здесь ниже уровня моря и не залиты им только благодаря валам речных наносов, сложившимся вдоль русл. Если не считать гораздо более жаркого климата, все это очень напоминает голландские марши, только втрое большей площади - более 1,5 млн. га, что составляет более 40% береговых болот США*. Береговые валы густо поросли лесом из более чем полутораста пород, среди которых некогда господствовал кипарис.
* Water Science and Technology. 1984. Vol. 16. No 3-4.
Однако у этого района всегда было преимущество настолько бесспорное, что его не могли не заметить самые первые европейцы, прибывшие сюда в начале XVI в., - уникальное географическое положение. Здесь впадает в океан могучая река, бассейн которой занимает около 40% смежной территории современных США. Сегодня в бассейне р. Миссисипи - почти 30 тыс. км водных путей в 17 штатах с годовым объемом перевозок около 500 млн. т, который к 2000 г., как ожидают, достигнет 800 млн. т*. Правда, первые три века после Колумба в этом бассейне почти не было белого населения, но через устье Миссисипи открывался удобный проход для колонизации, и уже в 1718 г. французский губернатор де Бьенвиль заложил здесь порт Новый Орлеан, который в 1721 г. стал столицей французской колонии Луизиана, в 1732 г. здесь было уже 5 тыс. жителей. Задолго до освоения бассейна белыми Новый Орлеан стал важным портом, широко известным во всем мире, настоящим магнитом для самого разного люда - от испано-французских колонистов до гаитянцев, немцев, ирландцев. Когда американцы при Джефферсоне купили у Наполеона огромную территорию Луизианы, их главной целью . было завладеть - 221 - Новым Орлеаном, а когда в 1812 г. вспыхнула война с Англией, англичане поспешили захватить этот порт, который американский генерал (будущий президент) Э. Джэксон отбил у англичан в 1815 г.
* Соаl Age. 1980. Vо1. 85. No 1. Р. 29, 32.
Когда же развернулось подлинное освоение Миссисипского бассейна, для Нового Орлеана настали золотые времена. В 1812 г. здесь появился первый пароход, и годовой грузооборот порта перевалил за 500 тыс. т уже в 1840 г., в котором Новый Орлеан стал четвертым по людности городом страны. Порт рос и в последующие годы, и в мае 1979 г. журнал “Уотеруэйс” вышел с передовицей “Поздравляем”, по итогам 1979 г. Новый Орлеан с грузооборотом в 151,7 млн. т обошел Нью-Йорк (148,6 млн т) и стал самым крупным портом США* .
* Waterways Journal Weekly. 1981. 9.V. Р. 1. В середине 80-х годов Нью-Йорк и Новый Орлеан имели примерно равный грузооборот.
Крупный порт - это фокус потоков не только грузовых, но и культурных, н Новый Орлеан - один на .лучших тому доказательств. По культурной пестроте своего населения он не имеет аналогов в США. Ныне это единственный в стране крупный город, культурную основу которого составляет латинский элемент. Уже ко времени перехода под власть США он представлял собой на редкость пестрое в этническом отношении скопление людей. Примечательно, что в армии Джэксона, освободившей Новый Орлеан от англичан, было немало и свободных негров, и индейцев чокто, и креолов - испано-французской аристократии.
Господствующую роль здесь играл французский элемент. Он сложился из трех ветвей - выходцев из Франции, Гаити и Канады. Эмигранты с Гаити основали здесь во второй половине XVIII в. обширные плантации сахарного тростника, завезли множество черных рабов, а также немало свободных цветных. Эмигрантами из Канады были так называемые акадийцы - французские поселенцы Акадии (ныне Новой Шотландии), которых изгнали оттуда англичане в середине XVIII в. Они расселились было по всей южной Луизиане, но постепенно плантаторы оттеснили их в наименее пригодные для земледелия болота.
Французский этнос Луизианы поражает своей стойкостью. Он сумел не только выдержать напор многих других этносов, но даже и ассимилировать их - “офранцузить”, по выражению Ш. А. Богиной, перу которой принадлежит живой очерк этого процесса [5]. На французский язык постепенно переходили в Луизиане испанцы, немцы, которые даже меняли на французский лад свои фамилии, а также черные, которым французский язык позволял подчеркивать свое гаитянское происхождение и затушевывать происхождение африканское. Даже смешанные браки французов с американцами чаще всего давали “французский результат”.
Особенно удивляет приспособляемость акадийских французов, которых со временем стали звать “каджунами”. Попав в совершенно иную социально-экологическую обстановку, да еще будучи оттесненными в самые неудобные, казалось бы, места, каджуны сумели в короткий срок найти в этих краях специфические ресурсы и создать жизнеспособную экономику, основанную на рыболовстве и охоте. Более того, их промысел пушного зверя оказался здесь гораздо успешнее, чем даже на американском Севере. Были периоды, когда южная Луизиана давала больше пушнин,. чем Аляска и Канада, вместе взятые. В рыболовстве Луизиана и сейчас далеко опережает другие штаты по улову (правда, не по стоимости), и в середине 80-х годов он составлял тут около 800 тыс. т/год - втрое больше, чем во всей Новой Англии. Ныне вся южная Луизиана за пределами Нового Орлеана носит название Акадиана.
Созданный из разных ветвей иммиграции, французский этнос Луизианы пользовался разными наречиями французского языка - собственно французским, каджунским и так называемым креольским - языком гаитянских негров. Но в остальном он обладал яркими чертами единства, особенно на фоне американского окружения. Его эффективно цементировал . католицизм, противостоящий протестантским церквам американцев, а еще более - специфический культурный настрой, резко контрастирующий со многими чертами культуры американского Юга. Франкоязычных (франкофонных) жителей Луизианы отличали оптимистический взгляд на жизнь, ослабленность стимулов к приобретательству и накопительству, крепость семейных уз и важная роль женщин в семье, сочетание общинной сплоченности с известным равнодушием к межрасовому смешению, гораздо более спокойный взгляд на негритянскую или индейскую проблему, Недаром знаменитый губернатор Луизианы Хью Лонг (прообраз главного героя романа Л. Уоррена “вся королевская рать”) никогда не прибегал в своей политической деятельности к чисто расистским лозунгам, и недаром ку-клукс-клан считал его своим заклятым врагом. “При всем гнете, свойственном системе рабовладения, - пишет Ш. А. Богина, - отношение к людям с небелой кожей сложилось в Луизиане более широкое и терпимое, чем в соседних американских штатах, и несколько походило на межрасовые отношения в Латинской Америке” [5].
Переход Луизианы в состав США лишь усилил сплоченность франкофонных жителей; американцы были встречены довольно враждебно широкими слоями населения. Это отчуждение проявилось даже в расселении этносов в Новом Орлеане. Оплотом франкофонов остался французский квартал Вье-Карре (Старый квадрат) - старинное ядро города с необычным для Америки европейским духом уличной жизни. Его рестораны знамениты на всю страну своей кухней, Бурбон-стрит - уличными джазами, Ройал-стрит - шикарными магазинами, а Джэксон-сквэр - самым старым в США католическим собором Св. Людовика (1792-1794 гг.). Не менее знамениты рядовые жилые постройки французского квартала-дома креолов, возведенные после пожаров XVIII в. в духе местных испанских традиций. Их главная особенность - непременные широкие балконы и галереи с чугунной балюстрадой редкостной затейливости. “Изготовленные местными мастерами, они могут конкурировать по мастерству исполнения с изделиями каслинских мастеров или парковыми оградами Ленинграда”, - писал советский этнограф В. А. Тишков, посетивший Новый Орлеан в 1984 г. [28].
Французский квартал - это 7 улиц вдоль Миссисипи и еще 14 перпендикулярных. Население города составляло всего 10 тыс. жителей, когда он стал американским, и новые хозяева-янки стали селиться отдельно, к востоку от французского квартала, образовав так называемую “Американскую колонию”. Позже американские плантаторы освоили земли к западу, создав тут богатый “Садовый район” (Garden district). Так противостояние разных культур получило яркое выражение в планировке города.
Особый жизнерадостный настрой франкофонных луизианцев породил здесь традиции, которые прославили Новый Орлеан на всю страну. Это прежде всего знаменитый новоорлеанский карнавал “Марди-гра”- “жирный вторник”. Он ежегодно начинается 6 января и длится несколько дней в виде грандиозных шествий и балов, которые организуют многочисленные клубы, причем жители готовятся к празднику целый год и придают ему поразительно большое социальное значение. Из этих же традиций родился всемирно знаменитый новоорлеанский джаз - может быть, менее искрометный и виртуозный, чем диксиленд, но более древний и к тому же чисто негритянский.
Впрочем, не следует преувеличивать ни “качество” подобных традиций, ни их силу. Старинная расовая терпимость сильно сдала под напором расистских установок американского Юга. Известное благодушие франкофонных луизианцев всегда шло рядом с культивированием строжайшей социально-сословной сегрегации всего общества во всех его ипостасях, включая даже карнавальные клубы. Главные клубы (“Помус”, “Момус”, “Реке” и др.) со столетней историей объединяют только “лучшие семьи”, они закрыты для женщин, цветных, евреев, и этим традициям кастовости подражают даже многочисленные негритянские карнавальные клубы.
Подобная сегрегированность с лихвой перекрывала ослабленность чисто расовых предрассудков, и это ярко проявилось в 60-х годах, в разгар борьбы за гражданские права цветного населения. Репутация Луизианы как сравнительно терпимого южного штата .позволяла многим в Америке надеяться, что здесь десегрегация пройдет относительно спокойно; ведь черные издавна посещали мессы вместе с белыми, их охотно принимали в полицию. Однако на деле десегрегация сопровождалась в Луизиане сильнейшими волнениями, беспорядками и прошла с большим трудом.
К не лучшим, мягко говоря, традициям франкофонной Лунзианы приходится отнести и низкий приоритет образования. Низкая грамотность была обычным явлением даже среди богатых креолов, а для каджунов она стала просто родимым пятном. Полвека назад 15% взрослого населения Луизианы было неграмотным - втрое больше, чем по стране в среднем [143], н по доле неграмотных Луизиана до сих пор занимает 1-е место в США.
С этим связано и равнодушие к политической жизни, которое считается типичным для франкофонных луизианцев. Здесь издавна процветает открытая, никого не шокирующая торговля голосами на выборах - словно избиратели, по словам Н. Пейрса, рады тому, что кто-то снимет с них нужду посещать избирательные участки. Именно поэтому, добавлял Н. Пейрс, целые полвека - с 1870 до 1920 г. - Луизианой правила “одна из самых могучих и бессердечных олигархий” [113].
В 1907 г. в Луизиане нашли нефть. Сначала ее добыча была довольно скромной, на уровне 2-3% национальной добычи, но в З0-х годах началось массовое вторжение нефтяных компаний в луизианские болота. К концу войны годовая добыча перевалила за 5 млн. т, а доля в стране - за 5%. Особенно стремительным было развитие нефтегазовой промышленности в Луизиане после второй мировой войны, и в период 1965-1975 гг. среднегодовой уровень добычи нефти превышал 100 млн. т, а газа - 200 млрд. куб. м. Луизиана вышла на 2-е место по их добыче, обеспечивая соответственно 1/4 и 1/3 добычи нефти и газа в США. Второй среди штатов была она и по общей стоимости горнопромышленной продукции (15-17% от США), которая здесь больше, чем во всех штатах Севера, вместе взятых.
С 1947 г. началась добыча на шельфовом мелководье, и 2 млн. га луизианской акватории стали крупнейшим в стране внебереговым нефтегазовым ареалом. В конце 70-х годов здесь на глубинах моря 3050 м на многих десятках платформ ежегодно добывалось по 45-50 млн т нефти и около 100 млрд. куб. м газа. На каждой платформе - вахта от 15до 50 человек” которые живут здесь по две недели, работая по 12 часов в сутки, а потом по две недели отдыхают “на материке”.
Нефтяной сектор полностью преобразил экономику Луизианы. По стоимости продукции он далеко, примерно на порядок, опередил мощное сельское хозяйство штата, хотя оно играло ключевую роль для США в производстве сахарного тростника и риса. После роста цен на топливо в 70-х годах нефтяной сектор опередил и обрабатывающую промышленность. Сейчас, в 80-х годах, горная промышленность дает около 8~/о доходов населения, а это в 5 раз выше среднего по стране уровня. В ней занято около 80 тыс. человек, против 60 тыс. в сельском хозяйстве. Вместе с добычей развивалась и первичная переработка нефти и газа. По суммарной мощности своих 17 нефтеперерабатывающих заводов (115 млн. т в год) Луизиана занимает 3-е место в стране после Техаса и Калифорнии. Среди этих заводов такие гиганты, как “Экссон” в Батон-Руже на 23 млн. т/год (2-е место в стране), “Ситго” в Лейк-Чарлзе (16 млн т/год)*. Батон-Руж и Лейк-Чарлз стали одними из крупнейших в стране нефтехимических центров, причем в Батон-Руже находится сейчас главный производственный комплекс компании “Экссон” - самой крупной в мире нефтяной монополии.
* Oil and Gas Journal. 1976. Vol. 84. No 12. Р. 102
Уникальный портово-промышленный ареал сложился вдоль р. Миссисипи, между Батон-Ружем и Новым Орлеаном. Здесь нет значительных городов, но берега буквально усеяны заводами, причалами, хранилищами. В их числе - .полсотни значительных промышленных предприятий, среди владельцев которых представлены почти все важнейшие нефтехимические корпорации США, десяток элеваторов общей емкостью более 2 млн. т, 5 крупных портов общего назначения и десятки заводских причалов, несколько ТЭС, две АЭС. Главный фактор развития этой полосы - оборудование по нижней Миссисипи фарватера глубиной 12 м. Благодаря этому местные порты стали главным выходом американского зерна на экспорт (40-50%). Однако уже в начале 80-х годов глубина фарватера стала недостаточной, почти половина судов, которым предстояло пройти 335 км до Батон-Ружа, шли после Нового Орлеана с большой недогрузкой. Поэтому в середине 80-х годов пришлось затратить 400 млн. долл. на углубление фарватера до 16,5 м. Полагают, что благодаря этому вывоз зерна через низовья Миссисипи вырастет за 80-е годы от 50 млн. до 135 млн. т в год, а угля - с 10 млн. до 75 млн т.
Особую роль Луизианы в нефтехозяйстве США подчеркивает и то, что именно здесь был создан первый в стране глубоководный порт приема сверхкруп- ных танкеров. Как известно, США лишены естественных гаваней для приема таких танкеров, наиболее экономичных для трансокеанских перевозок нефти. Стремительный рост импорта нефти в США за 70-е годы сделал строительство таких портов делом крайне настоятельным. Однако построили их не на Восточном побережье, куда следовал главный импортный поток, а в Мексиканском заливе, рядом с главными ареалами нефтедобычи. Парадокс этот объяснялся просто: о 70-х годах США охватила настоящая “экологическая лихорадка”, и местные власти Северо-Востока наотрез отказывались разрешить строительство суперпортов на своих территориях, опасаясь гибельного загрязнения берегов в случае аварий танкеров. Власти же Луизианы легко пошли на это и разрешили консорциуму из пяти крупных нефтекомпаний построить супер-порт “Луп” (LOOP - Louisiana Offshore Port) в 30 км от берега округа Лафурш. Он представляет собой насосную платформу и три заякоренных причалам вынесенные на глубины в 34 м, что позволяет принимать здесь танкеры дедвейтом до 700 тыс. т. “Луп” может ежесуточно принимать до 200 тыс. т нефти (70 млн. т в год) н передавать их по подводному трубопроводу на материк н далее в магистральную сеть.
Вторжение нефтегазовой промышленности не только преобразило экономику края. Оно имело глубокие последствия и для его природы и для всех сторон общественной жизни, причем его влияние на природную среду оказалось столь мощным, столь губительным” что привело к изменениям буквально планетарного масштаба. В этом свете Луизиана выглядит неким полигоном для изучения экологических последствий человеческой деятельности, одним из самых поучительных примеров того, сколь губительными могут оказаться эти последствия.
До вторжения нефтегазовых компаний хозяйственная жизнь в низовьях Миссисипи находилась в известной гармонии с природной средой. Правда, густые леса прирусловых валов подверглись после Гражданской войны массовой хищнической вырубке, и за 1880-1925 гг. Кипарис - наиболее ценная порода этих лесов - был сведен почти полностью. Но плантации сахарного тростника располагались только по валам и не выходили на заболоченные участки, а рыболовство и охота, хотя и достигли здесь исключительно большого размаха, слишком сильно зависели от экологического баланса, чтобы его разрушать [149]. Луизианские болота удивительно богаты биологическими ресурсами, особенно водным пушным зверем (прежде всего ондатрой). С 1938 г. сюда стали завозить аргентинскую нутрию, с помощью которой надеялись остановить разрастание водяного гиацинта, забивавшего каналы и протоки, и ныне нутрия дает половину луизианской пушнины. По некоторым оценкам, от охоты зависит жизнь 335 местных поселений, ею заняты более 3,5 тыс. охотников-каджунов, которые дают ныне половину продукции пушного промысла в США [69]. Под стать этому и рыболовство, которое в отличие от пушного промысла получило особое развитие уже после второй мировой войны. Еще в 40-х годах Луизиана давала лишь 3-4% улова морепродуктов в стране, в 60-х годах уже более 10%, а сейчас даже почти 30 % (примерно 800 тыс. т в год). По этому показателю она давно обогнала остальные штаты страны, опережая весь Северо-Восток вместе с Чесапикским заливом. Правда, по стоимости улова Луизиана уступает Аляске и Массачусетсу. Особенно славится Луизиана своими креветками, обеспечивая около 1/3 их национального улова, устричные отмели занимают около 500 тыс. га [148].
Экологическое равновесие в низовьях Миссисипи очень хрупкое, сама природа постоянно нарушает его, потому что р. Миссисипи часто меняет свое русло. За послеледниковый период она сменила его 6 раз, а современная дельта сложилась всего около 1 тыс. лет назад. Любое вмешательство человека в этот процесс грозит резкими изменениями его хода. В 1839 г. ради облегчения судоходства были разобраны вековые заломы леса в 72 км выше Батон-Ружа, где от основного русла Миссисипи ответвляется протока Атчафалая. Водность Атчафалаи резко возросла, потому что по ней до моря всего 225 км, а по главному руслу - 530 км. Специалисты предсказывали, что где-то к 1975 г. Атчафалая станет главным руслом Миссисипи. Однако этого не случилось, потому что с 1962 г. ее начало было отгорожено контрольным сооружением, которое пропускало в Атчафалаю только 30% стока Миссисипи.
Последствия этих “поправок” в дела природы оказались огромными. Прекратилось развитие новых маршей вдоль Атчафалаи, началось разрушение десятков барьерных островков, которые защищали дельту от волновой эрозии, их площадь, в конце прошлого века составлявшая около 100 кв. км, сократилась до 58 кв. км [98]. Это совпало с заключительной фазой цикла опускания всего района дельты, которое шло со скоростью около 20 см за столетие, а в нынешнем столетии ускорилось почти втрое. И если раньше отложения обломочного материала, вынесенного Миссисипи с огромного бассейна, компенсировало это опускание, то теперь площадь дельты стала быстро сокращаться. Согласно оценкам, за последние 80 лет она уменьшилась примерно на 1 тыс. кв. км, и сегодня Луизиана ежегодно теряет по 100—130 кв. км своей территории. Основные потери приходятся на выход главного русла в Мексиканский залив и на крайний юг, где округ Тербон, самый большой по площади в штате, уменьшается за год примерно на 20 кв. км. Как отмечала газета “Уолл-стрит джорнэл”, каждые полчаса под воду уходит еще один гектар луизианской суши, и через полвека Новый Орлеан, по-видимому, окажется на берегу открытого моря, потому что все местности к югу от него поглотит Мексиканский залив [69].
Нетрудно было заметить, что резкое ускорение этих процессов совпало с началом массированного воздействия хозяйства на луизианские болота. За последнюю четверть века сельское хозяйство спустилось с береговых валов и буквально набросилось на заболоченные участки. Только за 1959-1964 гг. здесь освоили около 400 тыс. га затопляемых низин под сою, которую благодаря скороспелости удавалось выращивать между сезонами наводнения. Весьма успешным оказалось культивирование в низинах и риса - и даже раков. Пруды для выращивания раков дают здесь выход почти 2 т с гектара, что при цене 2-3 долл. за 1 кг позволяет окупить все благоустройство и получать солидную прибыль. Прудами, где разводят раков, занято около 3 тыс. га, они дают 85% “урожая” раков в США [149].
Однако это воздействие оказалось сущим пустяком по сравнению с тем калеченном луизианских болот, которое началось в З0-х годах с приходом сюда нефтегазовых компаний. Недра болот содрогались от сейсмической разведки, сотни драг и экскаваторов вспарывали болота под трубопроводные траншеи и судоходные каналы, заменившие в этих топях шоссе. Общая протяженность этих каналов близится к 20 тыс. км, на них приходится около 10% поверхности болот [98].
Нефтяные корпорации не только резали болота, что называется, по живому, они сбрасывали в них сотни тонн ядовитых отходов нефтедобычи. Нефть в Луизиане залегает глубоко, бурение скважин по 3 тыс. м связано с применением около 500 т бурового раствора, в котором весьма много вредных химикалиев. На закупку их здесь ежегодно расходовали около 1 млрд. долл. Если скважина оказывалась сухой, отработанные растворы закачивали в нее, но если ее готовили к эксплуатации, то удаление раствора обходилось примерно в 100 тыс. долл. Чтобы избавиться от этих расходов, компании взяли за обыкновение сбрасывать их прямо в болота [126].
Безобразно обстоит дело в Луизиане и с просачиванием нефти, которое случается здесь примерно вдвое чаще, чем в любом другом нефтедобывающем штате. Только за 1930-1984 гг. здесь было зарегистрировано 8,6 тыс. таких случаев. Подсчитано, что за 1980-1981 гг. в болота Луизианы поступило 57 млн л нефти [69]. Для луизианских болот такое загрязнение особенно вредно, потому что глубины в них невелики, а движение воды крайне медленное.
Кажется почти невероятным, что подобное открытое и злонамеренное надругательство нефтяного бизнеса над природой, притом над уникальной экосистемой национального значения, возможно в сегодняшней Америке, где “экологическая лихорадка” достигла необычайного накала. Объяснение скорее всего надо искать в особенностях луизианского “политического климата”, основные черты которого были созданы самим нефтяным бизнесом. “Нефтяная промышленность и сопутствующие отрасли, - писал о Луизиане “Уолл-стрит джорнэл”, - стали самым крупным в штате работодателем, землевладельцем и налогоплательщиком. Их могущество, которым они всегда делились с политиканами, обеспечило им самую широкую общественную и официальную поддержку, и бизнес их испытывает здесь очень слабое регулирующее воздействие со стороны властей штата” [125].
Не менее пагубным оказалось вторжение нефтебизнеса и для культуры южной Луизианы. С З0-х годов сюда хлынули тысячи американцев из соседних штатов, в основном англофоны - баптисты и методисты. Им казались “греховными” многие черты традиционной жизни каджунов - веселые базары при церквах, любовь к танцам и музыке, пристрастие к карточным играм в общественных местах, знаменитые “бушерии”, на которых соседи совместно лакомились жареной свининой. Католицизм каджунов казался протестантам отвратительным, английский выговор - смешным, и они сразу стали третировать каджунов, награждая их кличками вроде “енотовых придурков” или того хуже. Нефтяные компании нуждались в дешевой каджунской рабочей силе, но каджуны быстро убедились что до тех пор, пока ломаный английский язык ста вит на них некое клеймо, они обречены на худшую работу и худшие заработки. Поэтому в школах Акадианы началась сущая облава на французский язык учителя наказывали детей, если они говорили “мерси” вместо “сенкъю”. Использование французского языка в Акадиане стало сокращаться, в Новом Орлеане он вовсе вышел из употребления [28].
Впрочем, руссоистские сетования по поводу разрушения векового каджунского быта были бы не слишком уместны. Быт этот был весьма скуден, и заработки, пришедшие сюда с нефтедобычей, позволили каджунам существенно укрепить свою экономическую базу. Правда, основные плоды “нефтяной лихорадки” достались немногим. Разбогатевшие каджуны чаще всего переселялись в Лафейетт - бесспорную “духовную столицу” Акадианы, которую нефтяной бум превратил из сонного города в некий “мини-Хьюстон” ее множеством высотных домов, особняков и автомобилей. Принято считать, что Лафейетту принадлежит всеамериканский рекорд по числу миллионеров “на душу населения” [42].
Каджунский этнос еще раз доказал свою жизнеспособность и смог пережить натиск нефтебума. Множество мелких городков Акадианы хранят несмываемый каджунский колорит - и Сент-Мартинсвилл, который одно время называли “пти-Пари”, потому что в нем поселились бежавшие из Франции роялисты, и Каплан, где каждый год празднуют падение Бастилии... К тому же многие черты прошлого уже неискоренимо вошли в состав культуры настоящего: местное название округов - “париши” (приходы), на которые разделил Луизиану в конце XVII в. испанский губернатор, законы в духе кодекса Наполеона, в изобилии представленные в конституции штата. Даже в землепользовании четко прослеживаются несколько систем межевания - французская aprent (полосовая нарезка торцом к дороге или реке), испанская sitio (крупные прямоугольные плантации, ориентированные с северо-востока на юго-запад) и американская геодезическая
В 70-е годы в Акадиане начался “французский ренессанс”: все французское стало входить в моду, его начали культивировать. Создано несколько организаций, которые ратуют за введение в Луизиане двуязычия или организуют ежегодный приезд из Франции около 200 учителей французского языка (этому помогает и правительство Франции), поддерживают “побратимства” каджунских городов с французскими. Штабы этих организаций располагаются обычно в Лафейетте, где находится и специальное представительство Квебека - франкофонной провинции Канады. Каджунская культура стала лакомой приманкой для туристов. Большим успехом у них пользуется про водимый в Лафейетте старинный акадианский фестиваль с каджунскими танцами вроде “фа-до-до”и каджунской музыкой в стиле “чалки-чанк”, с креольскими угощениями, где царят неизменный джумбо (тушеные “дары моря” с зеленью и пряностями) и джамбалая (тушеные креветки с рисом) [169]. Дело дошло до того, что в 1984 г. Э. Эдвардс, вступая на пост губернатора, прочел текст присяги по-французски, подчеркивая перед избирателями свое каджунское происхождение [28].
Впрочем, многие каджуны считают подобный ренессанс показным, насквозь элитарным и рассчитанным на коммерческий туризм. Известный в Луизиане радиожурналист Р. Уитли возглавил контрдвижение каджунов “против языкового и культурного геноцида”. Это движение ратует за возрождение именно каджунского наречия и пытается издавать на нем литературу.
За последние полтора десятка лет экономическое развитие Луизианы шло внушительными темпами, и если до 70-х годов она занимала одно из последних в стране мест по уровню душевого дохода, то в начале 80-х годов перебралась уже на 34-е место, причем отставание от среднего по стране уровня сократилось с 25 до 10%. Этот рост был приурочен прежде всего к южной Луизиане, где ныне сосредоточены почти все париши с уровнем дохода выше среднего по штату. В некоторых из них он даже выше среднего по США. Особенно поразительным был стремительный “расцвет” агломерации Лафейетт. Еще в 60-х годах Лафейетт занимал место в третьей сотне агломераций страны по уровню душевого дохода, который на четверть отставал от среднего по стране, а в 1980 г. он уже .на 15% превышал этот уровень. Согласно данным на 1983 г., это опережение достигло уже 25%, и Лафейетт вошел в первую дюжину самых богатых агломераций США.
Весьма разительными были перемены к лучшему и во внешнем облике Луизианы. Каджунские топи были рассечены междуштатными автострадами, которые взломали вековую изоляцию этих “медвежьих углов” и открыли удобные выходы к Хьюстону, Новому Орлеану, Мемфису. В центре Нового Орлеана вырос лес небоскребов, десяток из них превышает 100 м, а башня “Уан-Шелл-сквэр” в 210 м уступает на всем Юго-Востоке только атлантскому “Пичтри-Сентр”. Город оброс респектабельной субурбией, за оз. Понтчарейн, среди сосновых лесов париша Сент-Таммани, сложился обширный пригород, который облюбовали “белые воротнички” побогаче.
Однако успехи эти покажутся весьма скромными, если принять во внимание ту исключительную щедрость, с которой природа наградила южную Луизиану нефтью, газом, лесами, промысловым зверем и рыбой. По размаху горнопромышленной деятельности этот небольшой штат уступает в США только огромному Техасу, а по плотности ее, в пересчете на единицу площади, может быть отнесен к числу богатейших горнопромышленных ареалов всего мира. Обычно население подобных ареалов имеет очень высокий средний душевой доход, и то, что в Луизиане он все же ниже среднего по США, кажется просто парадоксальным, как и то, что Луизиана занимает по этому показателю 15-16-е места с конца списка штатов страны.
Разгадка этого парадокса проста и поучительна. Природные богатства Луизианы принадлежат крупным компаниям. Их штабы расположены далеко за пределами штата, и корпорации ничуть не озабочены тем, как сказывается их деятельность на социально - экономической жизни самой Луизианы. Львиная доля добытой здесь нефти и природного газа уходит за пределы штата.
Худшее наследие этого хозяйничанья чужаков - однобокая структура экономики. В южной Луизиане есть такие машиностроительные предприятия, как громадная судоверфь компании “Огден” в Эвондейле близ Нового Орлеана (более 5 тыс. занятых) или ракетостроительный комплекс “Микуд”, на котором в 60-е годы делали самые громоздкие элементы ракет “Сатурн” для программы “Аполлон” (сейчас здесь действует ракетный завод компании “Мартин Мариэтта” на 3 тыс. занятых). Но в целом обрабатывающая промышленность развита здесь довольно слабо (менее 200 тыс. занятых) и к тому же представлена главным образом нефтепереработкой и нефтехимией, на которые приходится больше трети стоимости промышленной продукции Луизианы - вчетверо больше, чем в США в среднем. Нефтегазовый сектор полностью господствует в экономике Луизианы.
Правда, в 70-е годы, когда стремительно росли мировые цены на нефть, подобный перекос в структуре хозяйства давал дополнительный стимул для обогащения района. Дело, однако, осложнялось тем, что запасы нефти и газа в Луизиане стали иссякать. Добыча нефти в первую половину 70-х годов шла на годовом уровне более 100 млн. т, но во второй половине сократилась до 75 млн т, а в 1983 г. упала до 65 млн. т, и Луизиана уступила 2-е место по добыче Аляске. Добыча природного газа упала с 220 млрд. куб. м вначале 70-х годов до 150 млрд. куб. м в 1983 г. Когда же с 1985 г. началось падение цен на нефть, хозяйство Луизианы оказалось на грани катастрофы. Тысячи трудящихся теряли работу, приезжим пришлось возвращаться домой, и штат стал терять население в ходе миграции. Каджуны пытались вернуться к традиционным промыслам, но исковерканные нефтяным бизнесом болота уже не способны были давать каджунам доход, который компенсировал бы им потерю заработков в нефтяном бизнесе.
По всему видно, что южная Луизиана явно упустила возможность перестроить свою социально-экономическую жизнь в период высоких доходов от нефти, загодя подготовиться к тому, что этот период кончится. Доходы утекли за пределы района, он остался одним из самых бедных в социальном отношении и слаборазвитых в отношении экономическом.
Социально-экономическая деградация богатейшего по природным ресурсам края - печальное следствие его разграбления корпорациями-“чужаками”, которые сумели поставить себе на службу и местные власти, искусно использовав традиции политической апатии луизианской культуры. Эта культура сумела сохранить свой исконный облик, несмотря на сокрушительный, казалось бы, натиск чуждых сил, но сохранила его ценой экономического застоя, ценой разрушения своей экологической среды, и вряд ли такая цена покажется членам этой территориальной общности достойной доставшихся им плодов подобного “псевдоразвития”.
Почти неотличимы от Луизианы и южные берега шт. Миссисипи-то же господство испано-французской культуры, обилие католиков, смягченность расовой проблемы, опора хозяйства на рыболовство, портовую деятельность и судостроение. Местный городок Билокси был заложен французами еще в 1699 г. - гораздо раньше Нового Орлеана. В миссисипский Галф были перенесены после второй мировой войны банановые и другие терминалы из Нового Орлеана, а миссисипский округ Ханкок был охвачен зоной трудовых поездок в Новый Орлеан. Судоверфь фирмы “Литтон” в Паскагуле (12 тыс. рабочих) поспорит размерами с луизианской верфью в Эвондейле.
Миссисипский Галф живет морем, зависит от него - и страдает от пего. В августе 1969 г. на него обрушился самый страшный в истории США ураган “Камилла”; ветер достигал скорости 300 км/ч, волны вздымались выше 10 м. Ураган унес 144 жизни, полностью разрушил Билокси, Галфпорт, Пасс-Кристиан, нанеся ущерб в 1 млрд. долл.
Главное отличие миссисипского Галфа от Каджунского - яркая специализация на рекреационном бизнесе. Этот берег, особенно роскошный курорт Пасс-Кристиан, издавна был излюбленным местом отдыха элиты Глубокого Юга. Здесь, в Билокси, построил себе поместье “Бовуар” президент конфедератов Дж.Дэвис, здесь он и умер в 1889 г. [39]. Последние полвека здесь все больше туристов из Среднего Запада, на их обслуживании процветают Галфпорт и Билокси, который стяжал сомнительную славу своими притонами и игорными домами.
Несомненна принадлежность к каджунскому Галфу и алабамского Мобила - тоже сильно “офранцуженного” города с креольско-католическими традициями. Он был столицей Луизианы в 1702-1723 гг.; именно здесь, а не в Новом Орлеане родился знаменитый праздник “Марди-гра” [120]. Есть здесь и традиционное для Каджунского Галфа судостроение, а в качестве порта Мобил, по-видимому, скоро затмит Новый Орлеан, когда на полную мощность заработает канал Теннесси - Томбигби, выходящий к морю именно возле Мобила. Мобильская элита, по-луизиански чванная и замкнутая, привыкла противопоставлять свой город остальной Алабаме, подчеркивать свою буржуазность с налетом аристократизма. Правда, расовые отношения здесь гораздо напряженнее и больше напоминают Глубокий Юг своими традициями сегрегации и “загородных клубов” для белых богачей.
С известной натяжкой можно отнести к Каджунскому Галфу и Пенсаколу - прежде всего за ее крупное судостроение и испанское наследие в культуре. Наследие это, впрочем, уже почти неразличимо, но все же по хозяйственной и культурной специфике Пенсакола относится скорее к Каджунскому Галфу, чем к Глубокому Югу или Флориде.
не все по делу, но интересные места есть
читать дальшеВокруг впадения Миссисипи в Мексиканский залив сложился район уникальной яркости. Занимая сравнительно небольшую площадь, он резко выделяется на фоне остальных южных районов своей природой и, главное, культурой.
Низовья Миссисипи на первый взгляд кажутся поистине гиблым местом. По сути дела это сплошные болота, рассеченные десятками рукавов и проток миссисипской дельты, плоские, жаркие и душные. Многие участки лежат здесь ниже уровня моря и не залиты им только благодаря валам речных наносов, сложившимся вдоль русл. Если не считать гораздо более жаркого климата, все это очень напоминает голландские марши, только втрое большей площади - более 1,5 млн. га, что составляет более 40% береговых болот США*. Береговые валы густо поросли лесом из более чем полутораста пород, среди которых некогда господствовал кипарис.
* Water Science and Technology. 1984. Vol. 16. No 3-4.
Однако у этого района всегда было преимущество настолько бесспорное, что его не могли не заметить самые первые европейцы, прибывшие сюда в начале XVI в., - уникальное географическое положение. Здесь впадает в океан могучая река, бассейн которой занимает около 40% смежной территории современных США. Сегодня в бассейне р. Миссисипи - почти 30 тыс. км водных путей в 17 штатах с годовым объемом перевозок около 500 млн. т, который к 2000 г., как ожидают, достигнет 800 млн. т*. Правда, первые три века после Колумба в этом бассейне почти не было белого населения, но через устье Миссисипи открывался удобный проход для колонизации, и уже в 1718 г. французский губернатор де Бьенвиль заложил здесь порт Новый Орлеан, который в 1721 г. стал столицей французской колонии Луизиана, в 1732 г. здесь было уже 5 тыс. жителей. Задолго до освоения бассейна белыми Новый Орлеан стал важным портом, широко известным во всем мире, настоящим магнитом для самого разного люда - от испано-французских колонистов до гаитянцев, немцев, ирландцев. Когда американцы при Джефферсоне купили у Наполеона огромную территорию Луизианы, их главной целью . было завладеть - 221 - Новым Орлеаном, а когда в 1812 г. вспыхнула война с Англией, англичане поспешили захватить этот порт, который американский генерал (будущий президент) Э. Джэксон отбил у англичан в 1815 г.
* Соаl Age. 1980. Vо1. 85. No 1. Р. 29, 32.
Когда же развернулось подлинное освоение Миссисипского бассейна, для Нового Орлеана настали золотые времена. В 1812 г. здесь появился первый пароход, и годовой грузооборот порта перевалил за 500 тыс. т уже в 1840 г., в котором Новый Орлеан стал четвертым по людности городом страны. Порт рос и в последующие годы, и в мае 1979 г. журнал “Уотеруэйс” вышел с передовицей “Поздравляем”, по итогам 1979 г. Новый Орлеан с грузооборотом в 151,7 млн. т обошел Нью-Йорк (148,6 млн т) и стал самым крупным портом США* .
* Waterways Journal Weekly. 1981. 9.V. Р. 1. В середине 80-х годов Нью-Йорк и Новый Орлеан имели примерно равный грузооборот.
Крупный порт - это фокус потоков не только грузовых, но и культурных, н Новый Орлеан - один на .лучших тому доказательств. По культурной пестроте своего населения он не имеет аналогов в США. Ныне это единственный в стране крупный город, культурную основу которого составляет латинский элемент. Уже ко времени перехода под власть США он представлял собой на редкость пестрое в этническом отношении скопление людей. Примечательно, что в армии Джэксона, освободившей Новый Орлеан от англичан, было немало и свободных негров, и индейцев чокто, и креолов - испано-французской аристократии.
Господствующую роль здесь играл французский элемент. Он сложился из трех ветвей - выходцев из Франции, Гаити и Канады. Эмигранты с Гаити основали здесь во второй половине XVIII в. обширные плантации сахарного тростника, завезли множество черных рабов, а также немало свободных цветных. Эмигрантами из Канады были так называемые акадийцы - французские поселенцы Акадии (ныне Новой Шотландии), которых изгнали оттуда англичане в середине XVIII в. Они расселились было по всей южной Луизиане, но постепенно плантаторы оттеснили их в наименее пригодные для земледелия болота.
Французский этнос Луизианы поражает своей стойкостью. Он сумел не только выдержать напор многих других этносов, но даже и ассимилировать их - “офранцузить”, по выражению Ш. А. Богиной, перу которой принадлежит живой очерк этого процесса [5]. На французский язык постепенно переходили в Луизиане испанцы, немцы, которые даже меняли на французский лад свои фамилии, а также черные, которым французский язык позволял подчеркивать свое гаитянское происхождение и затушевывать происхождение африканское. Даже смешанные браки французов с американцами чаще всего давали “французский результат”.
Особенно удивляет приспособляемость акадийских французов, которых со временем стали звать “каджунами”. Попав в совершенно иную социально-экологическую обстановку, да еще будучи оттесненными в самые неудобные, казалось бы, места, каджуны сумели в короткий срок найти в этих краях специфические ресурсы и создать жизнеспособную экономику, основанную на рыболовстве и охоте. Более того, их промысел пушного зверя оказался здесь гораздо успешнее, чем даже на американском Севере. Были периоды, когда южная Луизиана давала больше пушнин,. чем Аляска и Канада, вместе взятые. В рыболовстве Луизиана и сейчас далеко опережает другие штаты по улову (правда, не по стоимости), и в середине 80-х годов он составлял тут около 800 тыс. т/год - втрое больше, чем во всей Новой Англии. Ныне вся южная Луизиана за пределами Нового Орлеана носит название Акадиана.
Созданный из разных ветвей иммиграции, французский этнос Луизианы пользовался разными наречиями французского языка - собственно французским, каджунским и так называемым креольским - языком гаитянских негров. Но в остальном он обладал яркими чертами единства, особенно на фоне американского окружения. Его эффективно цементировал . католицизм, противостоящий протестантским церквам американцев, а еще более - специфический культурный настрой, резко контрастирующий со многими чертами культуры американского Юга. Франкоязычных (франкофонных) жителей Луизианы отличали оптимистический взгляд на жизнь, ослабленность стимулов к приобретательству и накопительству, крепость семейных уз и важная роль женщин в семье, сочетание общинной сплоченности с известным равнодушием к межрасовому смешению, гораздо более спокойный взгляд на негритянскую или индейскую проблему, Недаром знаменитый губернатор Луизианы Хью Лонг (прообраз главного героя романа Л. Уоррена “вся королевская рать”) никогда не прибегал в своей политической деятельности к чисто расистским лозунгам, и недаром ку-клукс-клан считал его своим заклятым врагом. “При всем гнете, свойственном системе рабовладения, - пишет Ш. А. Богина, - отношение к людям с небелой кожей сложилось в Луизиане более широкое и терпимое, чем в соседних американских штатах, и несколько походило на межрасовые отношения в Латинской Америке” [5].
Переход Луизианы в состав США лишь усилил сплоченность франкофонных жителей; американцы были встречены довольно враждебно широкими слоями населения. Это отчуждение проявилось даже в расселении этносов в Новом Орлеане. Оплотом франкофонов остался французский квартал Вье-Карре (Старый квадрат) - старинное ядро города с необычным для Америки европейским духом уличной жизни. Его рестораны знамениты на всю страну своей кухней, Бурбон-стрит - уличными джазами, Ройал-стрит - шикарными магазинами, а Джэксон-сквэр - самым старым в США католическим собором Св. Людовика (1792-1794 гг.). Не менее знамениты рядовые жилые постройки французского квартала-дома креолов, возведенные после пожаров XVIII в. в духе местных испанских традиций. Их главная особенность - непременные широкие балконы и галереи с чугунной балюстрадой редкостной затейливости. “Изготовленные местными мастерами, они могут конкурировать по мастерству исполнения с изделиями каслинских мастеров или парковыми оградами Ленинграда”, - писал советский этнограф В. А. Тишков, посетивший Новый Орлеан в 1984 г. [28].
Французский квартал - это 7 улиц вдоль Миссисипи и еще 14 перпендикулярных. Население города составляло всего 10 тыс. жителей, когда он стал американским, и новые хозяева-янки стали селиться отдельно, к востоку от французского квартала, образовав так называемую “Американскую колонию”. Позже американские плантаторы освоили земли к западу, создав тут богатый “Садовый район” (Garden district). Так противостояние разных культур получило яркое выражение в планировке города.
Особый жизнерадостный настрой франкофонных луизианцев породил здесь традиции, которые прославили Новый Орлеан на всю страну. Это прежде всего знаменитый новоорлеанский карнавал “Марди-гра”- “жирный вторник”. Он ежегодно начинается 6 января и длится несколько дней в виде грандиозных шествий и балов, которые организуют многочисленные клубы, причем жители готовятся к празднику целый год и придают ему поразительно большое социальное значение. Из этих же традиций родился всемирно знаменитый новоорлеанский джаз - может быть, менее искрометный и виртуозный, чем диксиленд, но более древний и к тому же чисто негритянский.
Впрочем, не следует преувеличивать ни “качество” подобных традиций, ни их силу. Старинная расовая терпимость сильно сдала под напором расистских установок американского Юга. Известное благодушие франкофонных луизианцев всегда шло рядом с культивированием строжайшей социально-сословной сегрегации всего общества во всех его ипостасях, включая даже карнавальные клубы. Главные клубы (“Помус”, “Момус”, “Реке” и др.) со столетней историей объединяют только “лучшие семьи”, они закрыты для женщин, цветных, евреев, и этим традициям кастовости подражают даже многочисленные негритянские карнавальные клубы.
Подобная сегрегированность с лихвой перекрывала ослабленность чисто расовых предрассудков, и это ярко проявилось в 60-х годах, в разгар борьбы за гражданские права цветного населения. Репутация Луизианы как сравнительно терпимого южного штата .позволяла многим в Америке надеяться, что здесь десегрегация пройдет относительно спокойно; ведь черные издавна посещали мессы вместе с белыми, их охотно принимали в полицию. Однако на деле десегрегация сопровождалась в Луизиане сильнейшими волнениями, беспорядками и прошла с большим трудом.
К не лучшим, мягко говоря, традициям франкофонной Лунзианы приходится отнести и низкий приоритет образования. Низкая грамотность была обычным явлением даже среди богатых креолов, а для каджунов она стала просто родимым пятном. Полвека назад 15% взрослого населения Луизианы было неграмотным - втрое больше, чем по стране в среднем [143], н по доле неграмотных Луизиана до сих пор занимает 1-е место в США.
С этим связано и равнодушие к политической жизни, которое считается типичным для франкофонных луизианцев. Здесь издавна процветает открытая, никого не шокирующая торговля голосами на выборах - словно избиратели, по словам Н. Пейрса, рады тому, что кто-то снимет с них нужду посещать избирательные участки. Именно поэтому, добавлял Н. Пейрс, целые полвека - с 1870 до 1920 г. - Луизианой правила “одна из самых могучих и бессердечных олигархий” [113].
В 1907 г. в Луизиане нашли нефть. Сначала ее добыча была довольно скромной, на уровне 2-3% национальной добычи, но в З0-х годах началось массовое вторжение нефтяных компаний в луизианские болота. К концу войны годовая добыча перевалила за 5 млн. т, а доля в стране - за 5%. Особенно стремительным было развитие нефтегазовой промышленности в Луизиане после второй мировой войны, и в период 1965-1975 гг. среднегодовой уровень добычи нефти превышал 100 млн. т, а газа - 200 млрд. куб. м. Луизиана вышла на 2-е место по их добыче, обеспечивая соответственно 1/4 и 1/3 добычи нефти и газа в США. Второй среди штатов была она и по общей стоимости горнопромышленной продукции (15-17% от США), которая здесь больше, чем во всех штатах Севера, вместе взятых.
С 1947 г. началась добыча на шельфовом мелководье, и 2 млн. га луизианской акватории стали крупнейшим в стране внебереговым нефтегазовым ареалом. В конце 70-х годов здесь на глубинах моря 3050 м на многих десятках платформ ежегодно добывалось по 45-50 млн т нефти и около 100 млрд. куб. м газа. На каждой платформе - вахта от 15до 50 человек” которые живут здесь по две недели, работая по 12 часов в сутки, а потом по две недели отдыхают “на материке”.
Нефтяной сектор полностью преобразил экономику Луизианы. По стоимости продукции он далеко, примерно на порядок, опередил мощное сельское хозяйство штата, хотя оно играло ключевую роль для США в производстве сахарного тростника и риса. После роста цен на топливо в 70-х годах нефтяной сектор опередил и обрабатывающую промышленность. Сейчас, в 80-х годах, горная промышленность дает около 8~/о доходов населения, а это в 5 раз выше среднего по стране уровня. В ней занято около 80 тыс. человек, против 60 тыс. в сельском хозяйстве. Вместе с добычей развивалась и первичная переработка нефти и газа. По суммарной мощности своих 17 нефтеперерабатывающих заводов (115 млн. т в год) Луизиана занимает 3-е место в стране после Техаса и Калифорнии. Среди этих заводов такие гиганты, как “Экссон” в Батон-Руже на 23 млн. т/год (2-е место в стране), “Ситго” в Лейк-Чарлзе (16 млн т/год)*. Батон-Руж и Лейк-Чарлз стали одними из крупнейших в стране нефтехимических центров, причем в Батон-Руже находится сейчас главный производственный комплекс компании “Экссон” - самой крупной в мире нефтяной монополии.
* Oil and Gas Journal. 1976. Vol. 84. No 12. Р. 102
Уникальный портово-промышленный ареал сложился вдоль р. Миссисипи, между Батон-Ружем и Новым Орлеаном. Здесь нет значительных городов, но берега буквально усеяны заводами, причалами, хранилищами. В их числе - .полсотни значительных промышленных предприятий, среди владельцев которых представлены почти все важнейшие нефтехимические корпорации США, десяток элеваторов общей емкостью более 2 млн. т, 5 крупных портов общего назначения и десятки заводских причалов, несколько ТЭС, две АЭС. Главный фактор развития этой полосы - оборудование по нижней Миссисипи фарватера глубиной 12 м. Благодаря этому местные порты стали главным выходом американского зерна на экспорт (40-50%). Однако уже в начале 80-х годов глубина фарватера стала недостаточной, почти половина судов, которым предстояло пройти 335 км до Батон-Ружа, шли после Нового Орлеана с большой недогрузкой. Поэтому в середине 80-х годов пришлось затратить 400 млн. долл. на углубление фарватера до 16,5 м. Полагают, что благодаря этому вывоз зерна через низовья Миссисипи вырастет за 80-е годы от 50 млн. до 135 млн. т в год, а угля - с 10 млн. до 75 млн т.
Особую роль Луизианы в нефтехозяйстве США подчеркивает и то, что именно здесь был создан первый в стране глубоководный порт приема сверхкруп- ных танкеров. Как известно, США лишены естественных гаваней для приема таких танкеров, наиболее экономичных для трансокеанских перевозок нефти. Стремительный рост импорта нефти в США за 70-е годы сделал строительство таких портов делом крайне настоятельным. Однако построили их не на Восточном побережье, куда следовал главный импортный поток, а в Мексиканском заливе, рядом с главными ареалами нефтедобычи. Парадокс этот объяснялся просто: о 70-х годах США охватила настоящая “экологическая лихорадка”, и местные власти Северо-Востока наотрез отказывались разрешить строительство суперпортов на своих территориях, опасаясь гибельного загрязнения берегов в случае аварий танкеров. Власти же Луизианы легко пошли на это и разрешили консорциуму из пяти крупных нефтекомпаний построить супер-порт “Луп” (LOOP - Louisiana Offshore Port) в 30 км от берега округа Лафурш. Он представляет собой насосную платформу и три заякоренных причалам вынесенные на глубины в 34 м, что позволяет принимать здесь танкеры дедвейтом до 700 тыс. т. “Луп” может ежесуточно принимать до 200 тыс. т нефти (70 млн. т в год) н передавать их по подводному трубопроводу на материк н далее в магистральную сеть.
Вторжение нефтегазовой промышленности не только преобразило экономику края. Оно имело глубокие последствия и для его природы и для всех сторон общественной жизни, причем его влияние на природную среду оказалось столь мощным, столь губительным” что привело к изменениям буквально планетарного масштаба. В этом свете Луизиана выглядит неким полигоном для изучения экологических последствий человеческой деятельности, одним из самых поучительных примеров того, сколь губительными могут оказаться эти последствия.
До вторжения нефтегазовых компаний хозяйственная жизнь в низовьях Миссисипи находилась в известной гармонии с природной средой. Правда, густые леса прирусловых валов подверглись после Гражданской войны массовой хищнической вырубке, и за 1880-1925 гг. Кипарис - наиболее ценная порода этих лесов - был сведен почти полностью. Но плантации сахарного тростника располагались только по валам и не выходили на заболоченные участки, а рыболовство и охота, хотя и достигли здесь исключительно большого размаха, слишком сильно зависели от экологического баланса, чтобы его разрушать [149]. Луизианские болота удивительно богаты биологическими ресурсами, особенно водным пушным зверем (прежде всего ондатрой). С 1938 г. сюда стали завозить аргентинскую нутрию, с помощью которой надеялись остановить разрастание водяного гиацинта, забивавшего каналы и протоки, и ныне нутрия дает половину луизианской пушнины. По некоторым оценкам, от охоты зависит жизнь 335 местных поселений, ею заняты более 3,5 тыс. охотников-каджунов, которые дают ныне половину продукции пушного промысла в США [69]. Под стать этому и рыболовство, которое в отличие от пушного промысла получило особое развитие уже после второй мировой войны. Еще в 40-х годах Луизиана давала лишь 3-4% улова морепродуктов в стране, в 60-х годах уже более 10%, а сейчас даже почти 30 % (примерно 800 тыс. т в год). По этому показателю она давно обогнала остальные штаты страны, опережая весь Северо-Восток вместе с Чесапикским заливом. Правда, по стоимости улова Луизиана уступает Аляске и Массачусетсу. Особенно славится Луизиана своими креветками, обеспечивая около 1/3 их национального улова, устричные отмели занимают около 500 тыс. га [148].
Экологическое равновесие в низовьях Миссисипи очень хрупкое, сама природа постоянно нарушает его, потому что р. Миссисипи часто меняет свое русло. За послеледниковый период она сменила его 6 раз, а современная дельта сложилась всего около 1 тыс. лет назад. Любое вмешательство человека в этот процесс грозит резкими изменениями его хода. В 1839 г. ради облегчения судоходства были разобраны вековые заломы леса в 72 км выше Батон-Ружа, где от основного русла Миссисипи ответвляется протока Атчафалая. Водность Атчафалаи резко возросла, потому что по ней до моря всего 225 км, а по главному руслу - 530 км. Специалисты предсказывали, что где-то к 1975 г. Атчафалая станет главным руслом Миссисипи. Однако этого не случилось, потому что с 1962 г. ее начало было отгорожено контрольным сооружением, которое пропускало в Атчафалаю только 30% стока Миссисипи.
Последствия этих “поправок” в дела природы оказались огромными. Прекратилось развитие новых маршей вдоль Атчафалаи, началось разрушение десятков барьерных островков, которые защищали дельту от волновой эрозии, их площадь, в конце прошлого века составлявшая около 100 кв. км, сократилась до 58 кв. км [98]. Это совпало с заключительной фазой цикла опускания всего района дельты, которое шло со скоростью около 20 см за столетие, а в нынешнем столетии ускорилось почти втрое. И если раньше отложения обломочного материала, вынесенного Миссисипи с огромного бассейна, компенсировало это опускание, то теперь площадь дельты стала быстро сокращаться. Согласно оценкам, за последние 80 лет она уменьшилась примерно на 1 тыс. кв. км, и сегодня Луизиана ежегодно теряет по 100—130 кв. км своей территории. Основные потери приходятся на выход главного русла в Мексиканский залив и на крайний юг, где округ Тербон, самый большой по площади в штате, уменьшается за год примерно на 20 кв. км. Как отмечала газета “Уолл-стрит джорнэл”, каждые полчаса под воду уходит еще один гектар луизианской суши, и через полвека Новый Орлеан, по-видимому, окажется на берегу открытого моря, потому что все местности к югу от него поглотит Мексиканский залив [69].
Нетрудно было заметить, что резкое ускорение этих процессов совпало с началом массированного воздействия хозяйства на луизианские болота. За последнюю четверть века сельское хозяйство спустилось с береговых валов и буквально набросилось на заболоченные участки. Только за 1959-1964 гг. здесь освоили около 400 тыс. га затопляемых низин под сою, которую благодаря скороспелости удавалось выращивать между сезонами наводнения. Весьма успешным оказалось культивирование в низинах и риса - и даже раков. Пруды для выращивания раков дают здесь выход почти 2 т с гектара, что при цене 2-3 долл. за 1 кг позволяет окупить все благоустройство и получать солидную прибыль. Прудами, где разводят раков, занято около 3 тыс. га, они дают 85% “урожая” раков в США [149].
Однако это воздействие оказалось сущим пустяком по сравнению с тем калеченном луизианских болот, которое началось в З0-х годах с приходом сюда нефтегазовых компаний. Недра болот содрогались от сейсмической разведки, сотни драг и экскаваторов вспарывали болота под трубопроводные траншеи и судоходные каналы, заменившие в этих топях шоссе. Общая протяженность этих каналов близится к 20 тыс. км, на них приходится около 10% поверхности болот [98].
Нефтяные корпорации не только резали болота, что называется, по живому, они сбрасывали в них сотни тонн ядовитых отходов нефтедобычи. Нефть в Луизиане залегает глубоко, бурение скважин по 3 тыс. м связано с применением около 500 т бурового раствора, в котором весьма много вредных химикалиев. На закупку их здесь ежегодно расходовали около 1 млрд. долл. Если скважина оказывалась сухой, отработанные растворы закачивали в нее, но если ее готовили к эксплуатации, то удаление раствора обходилось примерно в 100 тыс. долл. Чтобы избавиться от этих расходов, компании взяли за обыкновение сбрасывать их прямо в болота [126].
Безобразно обстоит дело в Луизиане и с просачиванием нефти, которое случается здесь примерно вдвое чаще, чем в любом другом нефтедобывающем штате. Только за 1930-1984 гг. здесь было зарегистрировано 8,6 тыс. таких случаев. Подсчитано, что за 1980-1981 гг. в болота Луизианы поступило 57 млн л нефти [69]. Для луизианских болот такое загрязнение особенно вредно, потому что глубины в них невелики, а движение воды крайне медленное.
Кажется почти невероятным, что подобное открытое и злонамеренное надругательство нефтяного бизнеса над природой, притом над уникальной экосистемой национального значения, возможно в сегодняшней Америке, где “экологическая лихорадка” достигла необычайного накала. Объяснение скорее всего надо искать в особенностях луизианского “политического климата”, основные черты которого были созданы самим нефтяным бизнесом. “Нефтяная промышленность и сопутствующие отрасли, - писал о Луизиане “Уолл-стрит джорнэл”, - стали самым крупным в штате работодателем, землевладельцем и налогоплательщиком. Их могущество, которым они всегда делились с политиканами, обеспечило им самую широкую общественную и официальную поддержку, и бизнес их испытывает здесь очень слабое регулирующее воздействие со стороны властей штата” [125].
Не менее пагубным оказалось вторжение нефтебизнеса и для культуры южной Луизианы. С З0-х годов сюда хлынули тысячи американцев из соседних штатов, в основном англофоны - баптисты и методисты. Им казались “греховными” многие черты традиционной жизни каджунов - веселые базары при церквах, любовь к танцам и музыке, пристрастие к карточным играм в общественных местах, знаменитые “бушерии”, на которых соседи совместно лакомились жареной свининой. Католицизм каджунов казался протестантам отвратительным, английский выговор - смешным, и они сразу стали третировать каджунов, награждая их кличками вроде “енотовых придурков” или того хуже. Нефтяные компании нуждались в дешевой каджунской рабочей силе, но каджуны быстро убедились что до тех пор, пока ломаный английский язык ста вит на них некое клеймо, они обречены на худшую работу и худшие заработки. Поэтому в школах Акадианы началась сущая облава на французский язык учителя наказывали детей, если они говорили “мерси” вместо “сенкъю”. Использование французского языка в Акадиане стало сокращаться, в Новом Орлеане он вовсе вышел из употребления [28].
Впрочем, руссоистские сетования по поводу разрушения векового каджунского быта были бы не слишком уместны. Быт этот был весьма скуден, и заработки, пришедшие сюда с нефтедобычей, позволили каджунам существенно укрепить свою экономическую базу. Правда, основные плоды “нефтяной лихорадки” достались немногим. Разбогатевшие каджуны чаще всего переселялись в Лафейетт - бесспорную “духовную столицу” Акадианы, которую нефтяной бум превратил из сонного города в некий “мини-Хьюстон” ее множеством высотных домов, особняков и автомобилей. Принято считать, что Лафейетту принадлежит всеамериканский рекорд по числу миллионеров “на душу населения” [42].
Каджунский этнос еще раз доказал свою жизнеспособность и смог пережить натиск нефтебума. Множество мелких городков Акадианы хранят несмываемый каджунский колорит - и Сент-Мартинсвилл, который одно время называли “пти-Пари”, потому что в нем поселились бежавшие из Франции роялисты, и Каплан, где каждый год празднуют падение Бастилии... К тому же многие черты прошлого уже неискоренимо вошли в состав культуры настоящего: местное название округов - “париши” (приходы), на которые разделил Луизиану в конце XVII в. испанский губернатор, законы в духе кодекса Наполеона, в изобилии представленные в конституции штата. Даже в землепользовании четко прослеживаются несколько систем межевания - французская aprent (полосовая нарезка торцом к дороге или реке), испанская sitio (крупные прямоугольные плантации, ориентированные с северо-востока на юго-запад) и американская геодезическая
В 70-е годы в Акадиане начался “французский ренессанс”: все французское стало входить в моду, его начали культивировать. Создано несколько организаций, которые ратуют за введение в Луизиане двуязычия или организуют ежегодный приезд из Франции около 200 учителей французского языка (этому помогает и правительство Франции), поддерживают “побратимства” каджунских городов с французскими. Штабы этих организаций располагаются обычно в Лафейетте, где находится и специальное представительство Квебека - франкофонной провинции Канады. Каджунская культура стала лакомой приманкой для туристов. Большим успехом у них пользуется про водимый в Лафейетте старинный акадианский фестиваль с каджунскими танцами вроде “фа-до-до”и каджунской музыкой в стиле “чалки-чанк”, с креольскими угощениями, где царят неизменный джумбо (тушеные “дары моря” с зеленью и пряностями) и джамбалая (тушеные креветки с рисом) [169]. Дело дошло до того, что в 1984 г. Э. Эдвардс, вступая на пост губернатора, прочел текст присяги по-французски, подчеркивая перед избирателями свое каджунское происхождение [28].
Впрочем, многие каджуны считают подобный ренессанс показным, насквозь элитарным и рассчитанным на коммерческий туризм. Известный в Луизиане радиожурналист Р. Уитли возглавил контрдвижение каджунов “против языкового и культурного геноцида”. Это движение ратует за возрождение именно каджунского наречия и пытается издавать на нем литературу.
За последние полтора десятка лет экономическое развитие Луизианы шло внушительными темпами, и если до 70-х годов она занимала одно из последних в стране мест по уровню душевого дохода, то в начале 80-х годов перебралась уже на 34-е место, причем отставание от среднего по стране уровня сократилось с 25 до 10%. Этот рост был приурочен прежде всего к южной Луизиане, где ныне сосредоточены почти все париши с уровнем дохода выше среднего по штату. В некоторых из них он даже выше среднего по США. Особенно поразительным был стремительный “расцвет” агломерации Лафейетт. Еще в 60-х годах Лафейетт занимал место в третьей сотне агломераций страны по уровню душевого дохода, который на четверть отставал от среднего по стране, а в 1980 г. он уже .на 15% превышал этот уровень. Согласно данным на 1983 г., это опережение достигло уже 25%, и Лафейетт вошел в первую дюжину самых богатых агломераций США.
Весьма разительными были перемены к лучшему и во внешнем облике Луизианы. Каджунские топи были рассечены междуштатными автострадами, которые взломали вековую изоляцию этих “медвежьих углов” и открыли удобные выходы к Хьюстону, Новому Орлеану, Мемфису. В центре Нового Орлеана вырос лес небоскребов, десяток из них превышает 100 м, а башня “Уан-Шелл-сквэр” в 210 м уступает на всем Юго-Востоке только атлантскому “Пичтри-Сентр”. Город оброс респектабельной субурбией, за оз. Понтчарейн, среди сосновых лесов париша Сент-Таммани, сложился обширный пригород, который облюбовали “белые воротнички” побогаче.
Однако успехи эти покажутся весьма скромными, если принять во внимание ту исключительную щедрость, с которой природа наградила южную Луизиану нефтью, газом, лесами, промысловым зверем и рыбой. По размаху горнопромышленной деятельности этот небольшой штат уступает в США только огромному Техасу, а по плотности ее, в пересчете на единицу площади, может быть отнесен к числу богатейших горнопромышленных ареалов всего мира. Обычно население подобных ареалов имеет очень высокий средний душевой доход, и то, что в Луизиане он все же ниже среднего по США, кажется просто парадоксальным, как и то, что Луизиана занимает по этому показателю 15-16-е места с конца списка штатов страны.
Разгадка этого парадокса проста и поучительна. Природные богатства Луизианы принадлежат крупным компаниям. Их штабы расположены далеко за пределами штата, и корпорации ничуть не озабочены тем, как сказывается их деятельность на социально - экономической жизни самой Луизианы. Львиная доля добытой здесь нефти и природного газа уходит за пределы штата.
Худшее наследие этого хозяйничанья чужаков - однобокая структура экономики. В южной Луизиане есть такие машиностроительные предприятия, как громадная судоверфь компании “Огден” в Эвондейле близ Нового Орлеана (более 5 тыс. занятых) или ракетостроительный комплекс “Микуд”, на котором в 60-е годы делали самые громоздкие элементы ракет “Сатурн” для программы “Аполлон” (сейчас здесь действует ракетный завод компании “Мартин Мариэтта” на 3 тыс. занятых). Но в целом обрабатывающая промышленность развита здесь довольно слабо (менее 200 тыс. занятых) и к тому же представлена главным образом нефтепереработкой и нефтехимией, на которые приходится больше трети стоимости промышленной продукции Луизианы - вчетверо больше, чем в США в среднем. Нефтегазовый сектор полностью господствует в экономике Луизианы.
Правда, в 70-е годы, когда стремительно росли мировые цены на нефть, подобный перекос в структуре хозяйства давал дополнительный стимул для обогащения района. Дело, однако, осложнялось тем, что запасы нефти и газа в Луизиане стали иссякать. Добыча нефти в первую половину 70-х годов шла на годовом уровне более 100 млн. т, но во второй половине сократилась до 75 млн т, а в 1983 г. упала до 65 млн. т, и Луизиана уступила 2-е место по добыче Аляске. Добыча природного газа упала с 220 млрд. куб. м вначале 70-х годов до 150 млрд. куб. м в 1983 г. Когда же с 1985 г. началось падение цен на нефть, хозяйство Луизианы оказалось на грани катастрофы. Тысячи трудящихся теряли работу, приезжим пришлось возвращаться домой, и штат стал терять население в ходе миграции. Каджуны пытались вернуться к традиционным промыслам, но исковерканные нефтяным бизнесом болота уже не способны были давать каджунам доход, который компенсировал бы им потерю заработков в нефтяном бизнесе.
По всему видно, что южная Луизиана явно упустила возможность перестроить свою социально-экономическую жизнь в период высоких доходов от нефти, загодя подготовиться к тому, что этот период кончится. Доходы утекли за пределы района, он остался одним из самых бедных в социальном отношении и слаборазвитых в отношении экономическом.
Социально-экономическая деградация богатейшего по природным ресурсам края - печальное следствие его разграбления корпорациями-“чужаками”, которые сумели поставить себе на службу и местные власти, искусно использовав традиции политической апатии луизианской культуры. Эта культура сумела сохранить свой исконный облик, несмотря на сокрушительный, казалось бы, натиск чуждых сил, но сохранила его ценой экономического застоя, ценой разрушения своей экологической среды, и вряд ли такая цена покажется членам этой территориальной общности достойной доставшихся им плодов подобного “псевдоразвития”.
Почти неотличимы от Луизианы и южные берега шт. Миссисипи-то же господство испано-французской культуры, обилие католиков, смягченность расовой проблемы, опора хозяйства на рыболовство, портовую деятельность и судостроение. Местный городок Билокси был заложен французами еще в 1699 г. - гораздо раньше Нового Орлеана. В миссисипский Галф были перенесены после второй мировой войны банановые и другие терминалы из Нового Орлеана, а миссисипский округ Ханкок был охвачен зоной трудовых поездок в Новый Орлеан. Судоверфь фирмы “Литтон” в Паскагуле (12 тыс. рабочих) поспорит размерами с луизианской верфью в Эвондейле.
Миссисипский Галф живет морем, зависит от него - и страдает от пего. В августе 1969 г. на него обрушился самый страшный в истории США ураган “Камилла”; ветер достигал скорости 300 км/ч, волны вздымались выше 10 м. Ураган унес 144 жизни, полностью разрушил Билокси, Галфпорт, Пасс-Кристиан, нанеся ущерб в 1 млрд. долл.
Главное отличие миссисипского Галфа от Каджунского - яркая специализация на рекреационном бизнесе. Этот берег, особенно роскошный курорт Пасс-Кристиан, издавна был излюбленным местом отдыха элиты Глубокого Юга. Здесь, в Билокси, построил себе поместье “Бовуар” президент конфедератов Дж.Дэвис, здесь он и умер в 1889 г. [39]. Последние полвека здесь все больше туристов из Среднего Запада, на их обслуживании процветают Галфпорт и Билокси, который стяжал сомнительную славу своими притонами и игорными домами.
Несомненна принадлежность к каджунскому Галфу и алабамского Мобила - тоже сильно “офранцуженного” города с креольско-католическими традициями. Он был столицей Луизианы в 1702-1723 гг.; именно здесь, а не в Новом Орлеане родился знаменитый праздник “Марди-гра” [120]. Есть здесь и традиционное для Каджунского Галфа судостроение, а в качестве порта Мобил, по-видимому, скоро затмит Новый Орлеан, когда на полную мощность заработает канал Теннесси - Томбигби, выходящий к морю именно возле Мобила. Мобильская элита, по-луизиански чванная и замкнутая, привыкла противопоставлять свой город остальной Алабаме, подчеркивать свою буржуазность с налетом аристократизма. Правда, расовые отношения здесь гораздо напряженнее и больше напоминают Глубокий Юг своими традициями сегрегации и “загородных клубов” для белых богачей.
С известной натяжкой можно отнести к Каджунскому Галфу и Пенсаколу - прежде всего за ее крупное судостроение и испанское наследие в культуре. Наследие это, впрочем, уже почти неразличимо, но все же по хозяйственной и культурной специфике Пенсакола относится скорее к Каджунскому Галфу, чем к Глубокому Югу или Флориде.
@темы: курить!, крокодилы, вуду, джаzz